Жизнь Матвея Кожемякина - Страница 38

- Тебе вот плохо будет! - ворчит Базунов.

Городской боец размахнулся, ударил - Мишка присел и ткнул его в подбородок снизу вверх, спрашивая:

- Как здоровье-то?

Освирепел Базунов, бросился на противника, яростно махая кулаками, а ловкий подросток, уклоняясь от ударов, метко бил его с размаха в левый бок.

- Лексей, не горячись! Что ты, дурова голова? Стой покойно, дубина! кричали горожане.

- Не горячись, слышь! - повторял слободской боец, прыгая, как мяч, около неуклюжего парня, и вдруг, согнувшись, сбил его с ног ударом головы в грудь и кулака в живот - под душу. Слобода радостно воет и свистит; сконфуженные поражением, люди Шихана нехотя хвалят победителя.

- Ловок, шельма!

- Да-а! Туроват.

- Вёрткий...

- Сыр Алёшка-то против его!

Базунов, задыхаясь, сидит на земле и бормочет:

- Ежели он вроде комара, - вьётся, вьётся... эдак-то разве бьются?

- Эй, Кулугуров! - гордо кричит победитель. - Ну-ко, иди!

- Не люблю я поодиночке...

- Не любишь?

- Я - в стенке...

- А на печке?

Ребятишки слободы радостно поют во всё горло:

- На печку, под печку, на тёпленький шесток залез толстенький коток! Вздули, раскатали, зубы расшатали!

Среди горожан осторожное движение, глухой ропот.

- Эй, наши, гляди в оба! - командует Ключарев. - Федька Ордынцев, иди сюда! Гришка с Фомкой - становись ко мне!

И вдруг, махнув руками, он бросает своих на кучу горожан, выкрикивая высоким альтом:

- Вали-и на Шихан! Бей женихов, не жалей кулаков! Вали-и...

Сшиблись ребята, бойко работают кулаки, скрипят зубы, глухо бухают удары по грудям, то и дело в сторону отбегают бойцы, оплёвывая утоптанный снег красными плевками, сморкаясь алыми брызгами крови.

- Не робь, наша! - кричит Кулугуров.

- Держись, слобода! - звенит Мишкин альт.

Кипит крутой бой, бойцы сошлись и ломят друг друга во всю силу, яростно оспаривая победу.

- Бей женишков, оладышников! - покрикивают слободские.

- Стой, наши, не беги! - командуют Кулугуров с Базуновым, но городская молодёжь уже отступает, не выдерживая дружного и быстрого натиска слободских; так уж издавна повелось, что слобода одолевает, берёт бой на площади и гонит городских до церковной ограды.

Зрители-горожане, видя, что дети их сломлены, горячатся и кричат своим взрослым бойцам:

- Чего глядите? Гонят наших-то! Вона, как бьют! Айдате вы, пора!

И вот, сбоку, на зарвавшихся слобожан бросаются Маклаковы, Коптев, Толоконников, бьют подростков по чему попало, швыряют их о землю, словно траву косят.

- Ого-го-го! Пошли наши, пошли! - радостно гогочет толпа зрителей, подбодряя свою сторону, и, вприпрыжку следуя за боем, будто невзначай дают пинки в бока лежащих на земле слобожан.

- Лежачего не бить, дьяволы! - злобно завывают побеждённые, отползая в сторону.

Там и тут, присев на корточки и прикрывая локтями лица свои от намеренно нечаянных ударов горожан, они ждут удобной минуты, чтобы незаметно убежать за реку.

Матвей Кожемякин тоже вместе со всеми горожанами поддаётся возбуждению, празднует победу и куда-то бежит, смеясь. Но увидав, как бьют лежачих, останавливается и тихонько идёт в стороне. Ему хочется крикнуть людям:

"Почто нечестно бьёте?"

Но он не находит ни времени, ни смелости на это и знает, что его крик не услышали бы.

Ловко, точно уж, вьётся меж ногами бегущих Мишка Ключарев, катается по земле, как бочонок, сын лучшего бойца слободы Ордынцева Федька и пыхтит от злости, умывая снегом разбитое лицо.

Растерялась слобода, рассеялась, разнесло бойцов, словно вихрем.

- Ого-го! - ревут победители, стоя на берегу реки, а снизу, со льда, несётся:

- Держись, наши, идём!

Короток зимний день, уже синий сумрак окутал реку, тают в нём снежные лачуги слободы; распуганные звоном к вечерней службе, улетели по гнёздам птицы с колоколен; становится холоднее.

По льду реки, не спеша, тёмным облаком идут на город слободские бойцы; горожане, стоя у обрыва, присматриваются к ним, считая:

- Стрельцов идёт, старый чёрт...

- А Квашнин тут?

- Вон, сбоку-то...

- И Македошка вышел!

- Ордынцев впереди...

- Многовато их высыпало сегодня!..

- Эй, полупочтенные! - кричит с реки всегда пьяный слободской сапожник Македон. - Пожалуйте на поле, мы бы вас потяпали!

Горожане, подтягивая кушаки, спускаются на лёд, уговариваясь:

- Ты, Коптев, в середину встань, а Маклаковы - с плеч тебе...

- Севачева с Ермилом да Толоконниковым на левое бы крыло, да ещё туда которых посильнее, да тем крылом и хлестнуть их, когда они разойдутся.

- Приятели! Припятили? - кричит слободской народ, уставляясь стеною. Весь он лохматый, одёрганный, многие бойцы уже сильно выпивши, все - и пьяные и трезвые - одинаково бесшабашно дерзки на язык, задорят горожан с великим умением, со смаком, во всех есть что-то волчье, отчаянное и пугающее.

Македон, пьяненький и весь вывихнутый, приплясывая, поёт во всю глотку:

Окуровски воеводы

Знамениты куроводы;

Живут сыто, не горюют,

Друг у друга кур воруют...

А чей-то развесёлый голос вторит:

У них жены всё - Матрёны,

Кулаком рожи крещёны - их, ты!

- Эй вы, - угрюмо кричит Толоконников, - выходи, что ли, кто против меня, весёлы воры!

- Еруслан Лазарич? Здорово ли живёшь? Тоскует мой кулак по твоему боку!

- А ты выходи!

- А ты погоди!

- Трусишь?

- Трясусь. Ноги за уши заскакивают!

- Вот я те обобью их, уши-те!

- Эко хорошо будет! Оглохну я - никогда глупой речи твоей не услышу!

- Ну-ко, ребята, с богом! - говорит слесарь Коптев, обеими руками натягивая шапку на голову. - Вались дружно! Бей воров!

И свирепо воет, возбуждая себя и своих: