Жизнь Матвея Кожемякина - Страница 22

Всхлипнув, она застонала в тоске, обняла Матвея и, прижимая голову ко груди своей, повторила протяжно:

- Ску-ушно мне...

В его груди больно бились бескрылые мысли, он со стыдом чувствовал, что утреннее волнение снова овладевает им, но не имел силы победить его и, вдыхая запах тела женщины, прижимал сомкнутые губы к плечу её.

- Милый мой, - шептала Палага, - на что мы родились? Почто живём?

Незаметно для себя он прислонился к ней плотнее и отскочил, а она простодушно спросила:

- Укололся? Разорвал он мне рубаху-то, я тут булавкой приколола, не успев другую рубаху надеть. Вот, вынула.

Наклонясь к подоконнику, она открыла грудь, и он, не владея более собой, жадно прильнул к ней губами.

- Ой, что ты это? - шептала она, отталкивая его. - Мотя, полно-ка...

Ей удалось подняться на ноги, она оторвала голову его и, держа её в ладонях, шептала, упрекая:

- Видишь вот - отказался давеча от Натальи-то...

И, отодвинувшись от окна в тень, деловито сказала:

- Ты - ложись-ка, а дверь-то не запирай.

- Почто? - спросил Матвей, вздрогнув.

- Уж я знаю!

Крепко поцеловав его в лоб, она ушла, а юноша, обомлев, прижался в угол комнаты, глядя, как на полу шевелятся кружевные тени, подползая к ногам его спутанными клубами чёрных змей.

Юноша взглянул в окно - мягко блеснуло чистое, лунное небо.

"Надо ставень закрыть. Комары..." - как сквозь сон подумалось ему.

И снова прижался к стене, вздрогнув: около его двери что-то шаркнуло, зашуршало, она осторожно открылась, и весь голубой свет луны пал на лицо и фигуру Натальи, как бы отталкивая её.

На лице женщины неподвижно, точно приклеенная, лежала сладкая улыбка, холодно блестели её зубы; она вытянула шею вперёд, глаза её обежали двумя искрами комнату, ощупали постель и, найдя в углу человека, остановились, тяжело прижимая его к стене. Точно плывя по воздуху, женщина прокрадывалась в угол, она что-то шептала, и казалось, что тени, поднимаясь с пола, хватают её за ноги, бросаются на грудь и на лицо ей.

- Уйди! - громко сказал Матвей.

Она не послушалась и всё двигалась к нему; от неё истекал запах земли, пота и увядшей травы.

- Уйди прочь! - крикнул он, когда женщина была так близко, что он мог ударить её. Топнув ногой, он глухо позвал: - Мама!

Он помнил, как Наталья отшатнулась назад, хлопнула дверь, - тут на него упало тяжёлое облако тьмы, закружило его и унесло с собою.

Потом он лежал на постели, задыхаясь от едкого запаха уксуса и хрена, рядом сидела Палага, говоря Власьевне:

- Страшен день послал на нас господь!

А Власьевна тёрла на тёрке хрен, отвернув лицо в сторону, и слащаво пела:

- Какая ты ему мать? В твои годы за эдаких замуж выдают. В деревнях-то и завсе так: парнишке пятнадцать, а девку всегда старше берут. Ничего не поделаешь, коли мужики-то обречены работе на всю жизнь, - всяко извёртываться надобно, чтоб хребет не треснул ране времени...

- Что я буду делать? - не отвечая, бормотала Палага. - Как оборонюсь от наветов-то? Да ещё и этот захворал.

Её испуганные глаза потемнели, осунувшееся лицо казалось раздавленным. Тяжело вздохнув, она приложила ухо к груди Матвея, - он шепнул на ухо ей:

- Прогони Власьевну...

Охнув тихонько, Палага выпрямилась и долго молчала, глядя в стену, а потом нерешительно и тихо молвила:

- Кажись - спит он! Ты, пожалуй, иди, ложись, я позову, коли что...

А когда стряпуха ушла, она, наклонясь к Матвею, тревожно быстро спросила:

- Чем напугала тебя дура эта?

- Ничем! - ответил юноша, стыдливо отводя глаза в сторону, и с гордостью, самому себе не понятной, добавил: - Она и не дотронулась до меня!

Палага подвинулась ближе к нему, спрашивая с жадным любопытством:

- Как же это вышло?

Кратко рассказав ей, он обиженно попенял:

- На что ты её прислала?

- Да ведь как же! - воскликнула она, улыбаясь и покраснев. - Ведь ты...

Играя пальцами её руки, он сказал, вздохнув:

- Я думал, ты сама придёшь...

Она отшатнулась, удивлённо мигнув, и покраснела ещё более густо.

- Посидеть со мной, - окончил Матвей.

Палага тихонько засмеялась, прикрывая рот рукою.

- Ой, господи! Что почудилось мне!

- Что?

- Та-ак.

И, невесело качнув головой, вздохнула.

- Смехи!

- Это кто меня раздел? - смущённо спросил Матвей.

- Мы. А что?

Он завернулся в одеяло, встал и пошёл к окну.

- Ладно ли тебе вставать-то? - заботливо осведомилась женщина, не глядя на него.

- Дышать трудно! - тихо ответил юноша. - Глаза ест хрен...

За окном сияло голубое небо, сверкали редкие звёзды лунной ночи и вздрагивала листва деревьев, словно отряхая тяжёлый серебряный блеск. Был слышен тихий шорох ночной жизни растений и трав.

Оба долго стояли у окна, не говоря ни слова.

- О чём думаешь? - спросил, наконец, Матвей.

- А вот, - медленно ответила женщина, - приедет батюшка твой, начнут ему на меня бухать со всех сторон - что я буду делать? Скажи-ка ты мне...

Матвею польстило, что она спрашивает его совета. Он сдвинул брови и молчал, не зная, что ответить. Потом, неожиданно для себя, спросил:

- Если сказать Наталье - иди, спи с Пушкарём, - пойдёт?

- Дадут гривенничек - пойдёт! - просто ответила Палага.

- Ругают эдаких-то, - сумрачно сказал юноша, подумав.

- Ругают! - повторила женщина, точно эхо. И снова зазвучал её шёпот: Приедет батюшка, да объявит в полицию, да как начнут, сраму-то, позора-то сколько будет!

- Постой! - сказал Матвей, прислушиваясь.

Луна уже скатилась с неба, на деревья лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.